ПОРТРЕТЫ СТАРЦЕВ

Каждый из нас хотел бы встретить в жизни старца. Но обычно мы их не встречаем. Поэтому начинаем в своем воображении наделять разными, порой фантастическими, качествами. Каковы старцы на самом деле? Каков дух старчества? Ответы на эти вопросы вы почерпнете из рассказа протоиерея Владимира Волгина, настоятеля храма Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках. Опыт прикосновения к подлинному старчеству, полученный уже давно, действует в жизни отца Владимира по сей день.

Протоиерей Владимир Волгин
Родился в 1949 г. в семье служащих. Родители были неверующими, и никого из четырех детей не крестили. Окончил политехническую школу с физико-математическим уклоном, учился на режиссерских курсах Всесоюзного телевидения. В 1969 г. принял крещение. После телевидения работал экскурсоводом в Останкинском Шереметьевском музее «Творчество крепостных». С 1972 г служил алтарником в разных храмах Москвы. В 1979 г. рукоположен в диаконский и в иерейский сан архиепископом Курским и Белгородским Хризостомом. До 1995 г. служил в деревенских храмах епархии. Заочно окончил Московскую духовную Семинарию и Академию. В 1995 г. по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II переехал в Москву с определением быть настоятелем храмов Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках и сщмч. Антипы на Колымажном дворе.

— Отец Владимир,  Господь сподобил вас знать нескольких старцев. Назовите, пожалуйста, их имена?

— Это архимандрит Иоанн (Крестьянкин), схиигумен Савва (Остапенко), схиархимандрит Алипий (Воронов) из Псково-Печерского монастыря, архимандрит Серафим (Тяпочкин), архимандрит Авель (Македонов), архимандрит Таврион (Батозский), архимандрит Ипполит (Халин), архимандрит Кирилл (Павлов). С этими старцами я по милости Божией имел общение. Они оставили неизгладимый след в моем сердце. Их молитвенное участие и советы очень помогали и помогают мне. Этот опыт бесценен, его трудно отсортировать из книг. Этот опыт старцы передавали своими словами и своими поступками.

Власть имеющий: архимандрит Алипий (Воронов)

— Прежде вы уже рассказывали об архимандрите Иоанне и о схиигумене Савве. Если не возражаете, продолжим наш разговор о старцах Псково-Печерского монастыря?

— Я помню, когда в первый раз, в конце 60-х, мы с братом и его супругой приехали в Псково-Печерский монастырь, то мы встретились с еще игуменом (потом он стал схиигуменом) Саввой, который на меня произвел огромное впечатление. Меня поразили его светлый взор, ясное лицо, особый голос; его глаза проникали в самое сердце. Отец Савва предлагал моему брату, который сейчас служит священником, а тогда был художником, обвенчаться (они были на тот момент с супругой не венчаны). Ну, собственно, на этом наше первое знакомство и закончилось.

На следующий год мы снова вместе с братом и его женой приехали в Псково-Печерский монастырь. В то время наместник, архимандрит Алипий (Воронов), несмотря на советские годы, совершал очень серьезную реставрацию обители, находившейся до него в упадке. Почему я начинаю с отца Алипия? Потому что если он и не «старец», то во всяком случае человек высокой, праведной и чистой жизни. И, конечно, ему было очень многое открыто. На таких людях, как он, держится и Русская Православная Церковь, и наше государство.

Отец Алипий был человеком удивительным. Как о Христе говорили, «власть имеющий», так можно было сказать о нем — «власть имеющий» наместник. Он прошел войну, окончил Грековскую студию, был талантливым художником, посвятил себя монашескому служению. Удивительным образом Господь сохранил ему жизнь на войне. Когда он уходил, мама повесила ему на грудь образок Пресвятой Богородицы и сказала: «Если тебе будет худо на войне, обращайся к Пресвятой Богородице, Она тебе поможет».

И вот однажды он вместе со своим отрядом оказался в окружении немцев. В окружении, из которого невозможно было выйти. Он взмолился ко Пресвятой Богородице. Вдруг появилась пожилая Женщина и говорит: «Что, сыночки, заблудились? Давайте я вас проведу». Это было в лесу. И Она повела их тропками, немецкая речь исчезла, послышалась русская речь. Стало ясно, что отряд, вместе с главой отряда, будущим архимандритом Алипием, выведен из окружения. Отец Алипий спросил: «Как мне отблагодарить Вас, матушка?», на что Женщина ответила: «Ничего, сыночек, ты Мне еще послужишь».

Это я лично слышал от отца Алипия, который заканчивал этот краткий рассказ словами: «Вот я и служу Пресвятой Богородице» (ведь Псково-Печерский монастырь посвящен Успению Пресвятой Богородицы). Когда он умирал, ему явилась Божия Матерь. И он просил кисти и краски для того, чтобы запечатлеть Ее дивный образ. В этой радости он предал свой дух Господу.

Почему я говорю, что отец Алипий был как «власть имеющий»? Когда он приехал в Псково-Печерский монастырь, были готовы все документы к закрытию обители. И ныне покойный, а тогда архидиакон и бессменный казначей монастыря (впоследствии архимандрит) Нафанаил говорит ему: «Отец Алипий, ознакомьтесь, пожалуйста, с документами на закрытие монастыря». А документы были подписаны самим Никитой Сергеевичем Хрущевым! Отец Нафанаил приносит документы, и отец Алипий, не глядя, распоряжается: «Брось в печку». На что отец Нафанаил резонно замечает: «Но ведь мы же подвергнемся гонению. Вас, отец Алипий, посадят в тюрьму…» Документы были брошены в печку. Сгорели.

Отца Алипия вызвал уполномоченный по делам религии Псковской области: «Вы познакомились с документами на закрытие монастыря?» Отец Алипий, как это сейчас говорят «на голубом глазу», недоумевает: «Какие документы?» — «Да, вот, на закрытие монастыря, подписанные Никитой Сергеевичем Хрущевым». — «Новый наместник — новые документы. Я велел их сжечь». — «Как сжечь? Мы вас в Сибирь…», и давай угрожать! Отец Алипий взял свой наместнический посох, стукнул им изо всей силы по столу и сказал: «Не Вы меня упечете в Сибирь, а я Вас упеку в Сибирь».

Уполномоченный остепенился, устрашился перед таким несокрушительным духом отца Алипия и, по всей видимости, почувствовал, что в этих словах есть правда. А кто знает? Отец Алипий воевал в чине то ли офицера, то ли подполковника, прислан в Печоры из Москвы (из Троице-Сергиевой Лавры), кто и что за ним стоит…?! Так монастырь был сохранен в лютые хрущевские времена.

Нужный для пчел: архимандрит Авель (Македонов)

«Наша брань не с плотью и кровью (то есть не с людьми, не с животными), а с духами злобы поднебесной», — говорит апостол Павел. Его слова повторяет Дмитрий Карамазов: в мире диавол борется с Богом, и полем брани является человеческая душа. Так вот старцы, это великие люди, которые превозмогли духовную брань и победили с помощью Божией «духов злобы поднебесной».

С отцом Авелем, который в последние годы служил настоятелем Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью, я познакомился в 1976 году. Тогда он был настоятелем Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне. Он был туда послан в числе братии, отправленной трудами митрополита Никодима (Ротова), очень влиятельного тогда иерарха.

Я познакомился с отцом Авелем, когда поступал в Ленинградскую Духовную Академию. Незадолго до этого у меня произошел такой бессознательный, не оформленный интеллектуально, отход от Бога. Я переживал это искушение серьезно и глубоко, так что ощущал себя в духовном смысле живым трупом. Архимандрит Авель приехал с Афона. Он поразил меня своим взглядом: что-то неотмирное было в нем.

Я преисполнился к отцу Авелю глубоким доверием и желал с ним поговорить о своем отступлении. Я подошел к нему и рассказал о случившемся. А он мне ответил: «Владимир, ну что ты так переживаешь? Вот у меня было отступление от Бога — так это настоящее отступление». И рассказал мне: когда он стал священником, то огненно служил Божественную литургию. А второй священник служил небрежно, невнимательно. И отец Авель этим постоянно искушался внутренне, осуждал его.

И как-то, в разговоре с этим священником, вразумляя его, он высказал это вслух. А после: «Вы знаете, Владимир, — сказал он мне, — когда я приступил к служению Литургии, то ощутил сухость в своем сердце, и так продолжалось очень долго. Я почувствовал окаменение. У меня был даже помысел оставить священство, потому что так Божественную литургию невозможно было совершать, как я совершал ее. Господь преодолел во мне это искушение, но с тех пор я больше не испытываю того огня в служении, который испытывал в первое время».

Так он меня утешил. И сказал: «Владимир, молись обо мне, а я буду слышать твои молитвы и буду молиться за тебя». Я как-то ему очень поверил, и когда молился за него, то верил в то, что эту молитву он слышит и ответно молится за меня.

Вторая встреча произошла с архимандритом Авелем уже в Иоанно-Богословском монастыре. Я приезжал с несколькими лицами, и всех он удивительным образом утешил, касаясь самых тонких струн каждой души, ответил на самые сокровенные вопросы.

Архиепископ Ярославский и Ростовский Димитрий (Градусов), духовный отец архимандрита Авеля (Македонова), еще в 50-е годы XX столетия предсказал, что он получит от Бога этот особый дар утешения людей. Рассказывает отец Авель*:

«В 1953 году я приезжаю к владыке по делам, он меня встречает, благословляет, обнимает, прижимает к сердцу и говорит: «Вот, ангел мой, я скоро уйду, а ты…», и сделал такую многозначительную паузу. Я с замиранием сердца жду, сейчас он скажет: «А ты потом, после меня, через 40 дней придешь ко мне».

А он вдруг и говорит: «А ты (это был 1953 год!) доживешь до тех времен, когда и церква открывать будут, и новые строить будут, и монастыри откроют, и новые построят, и у тебя монастырь будет, купола золотить будут». Ну, я не мог ему не поверить. Я говорю: «Владыка, а в службе произойдет какое-нибудь изменение?» Он говорит: «Нет, только лишь одно изменение будет: сейчас мы служим в облачениях матерчатых, а тогда — служить в настоящих парчовых».

Вам это понятно? Потому что когда церква закрывали, вывозили ризницы. И когда церква стали открывать, там облачений-то нет. И вот люди жертвовали — то какую-то штору (тогда война шла, ничего не было), то какая-нибудь барыня свое венчальное платье отдаст… из тряпок все было матерчатых. А сейчас-то действительно все парчовое. «А только лишь благодати будет очень мало. Вот рядом церковь, а душа не лежит — нектара нет. Они будут ходить в другую церковь, хоть и дальше».

И поэтому он говорит: «Ты не умрешь, ты еще нужен». И я заплакал: «Владыка, Вы все можете у Бога выпросить!» Он говорит: «Нельзя, пойми, что ты будешь не один, будут священники, но мало очень. Поэтому ты еще будешь нужен для пчел, которые понимают толк в нектаре и в пыльце». Вот я и дожил, а теперь удивляюсь».

Сколько любви, столько и крыльев: архимандрит Ипполит (Халин)

Архимандрит Ипполит был казначеем при архимандрите Авеле на Афоне. Человек удивительного смирения и тишины. Я с ним познакомился в Псково-Печерском монастыре, когда он только что вернулся с Афона. Но утвердившиеся отношения появились во время его настоятельства в Свято-Никольском Рыльском монастыре. Как-то я встретил его в епархии, он ожидал встречи с архиепископом Ювеналием (ныне митрополитом).

Я подошел и стал говорить о том, что вот, у меня гордость и так далее, и так далее. И думал, что батюшка меня утешит, скажет: «Да нет, у Вас никакой гордости нет!» А он неожиданно сказал: «Да, есть немножко». Мне было это не очень приятно слышать, но он обратил мой взор в мою душу. И я увидел, что (хотя и не хотел себя считать гордым человеком), сказанное им соответствует действительности. Вот так незаметным образом, без прямого обличения: «Да, есть немножко». Но эти слова стали прожектором, который осветил мою душу.

Отец Ипполит всегда умел обосновываться на новом месте, разводил коров, гусей, уток. Они кормили монастырь молоком, творогом, сметаной. Излишки молока продавали местным жителям, которые с удовольствием скупали эту продукцию. Это была экономическая основа жизни и на приходе, и в обители. Нужно было поднимать разрушенный монастырь (в советские годы его занимал колхоз). В епархии денег не было, приход тогда еще не сформировался.

Кроме того, отец Ипполит организовывал бригады, которые направлял их в Москву для сбора средств. Люди стояли на дорогах, в метрополитене, с ящичками, и многие, уже тогда милостиво относящиеся к Церкви, бросали им пожертвования. На эти деньги отец Ипполит начал воссоздание обители. И наш приход (я тогда служил в Курской епархии) тоже немного помог этому делу излишками кровельного железа.

Несколько раз мы приезжали к отцу Ипполиту. Мы уже слышали о его прозорливости, к нему ехали автобусами, чтобы увидеть человека святой жизни. Отец Ипполит славился невероятным смирением и терпением. Он принимал всех абсолютно людей без крова — бомжей, а иногда и с преступной прошлой или настоящей жизнью. Среди них в монастыре случались потасовки. Но батюшка, переживая за этих людей, любовью покрывал их недуги, привнесенные извне, не от Бога, и молитвами их поддерживал. Своей волей он никого не изгнал из монастыря. Он, видно, уже имел божественную любовь в своем сердце.

Из книги «Рассказы о жизни и подвигах старца Ипполита» (СПб., 2004):

«…самое великое чудо, которое сотворил отец Ипполит, это чудо преображения человеческой души. Чудо изменения уже сформировавшихся характеров, когда человек уже вошел в зрелость и, казалось бы, уже никто, кроме Господа Бога, не может изменить его жестокосердие и годами формировавшееся естество характера. На глазах у нас, братии монастыря, озлобленные, уставшие от нелегкой жизни в России люди приезжали к отцу Ипполиту и внутренне преображались.

Отец Ипполит был необыкновенно скромным человеком. Будучи архимандритом, он даже никогда не носил креста с украшениями. Во всяком случае напоказ. И часто приезжавшие в обитель известные, состоятельные люди принимали его за послушника. И, действительно, он искренне считал себя самым грешным и самым простым человеком. Он имел любовь, которая превосходит всякое человеческое понимание. Его любовь можно сравнить с любовью Христовой.

Никого из притекавших к нему он не отвергал. Тех людей, которые не задерживаются ни в одном монастыре, которых просто изгоняют — бомжей, наркоманов, блудниц, пьяниц, — он принимал к себе, за всех молился, и часто именно таким людям, какому-нибудь алкоголику, который едва стоял на ногах, уделял своего личного времени намного больше, чем, казалось бы, внешне вполне благопристойному человеку. И многим это было непонятно.

И при жизни отца Ипполита, и после его блаженной кончины находятся люди, которые сомневаются в нем и говорят: «Он превратил Рыльский монастырь в сборище алкоголиков, пьяниц, наркоманов». Но я, размышляя над этим, задумался, почему верующие люди, казалось бы, воцерковленные и причащающиеся, и все заповеди знающие, не увидели при жизни отца Ипполита того благодатного света, который находился в нем. Достаточно вспомнить то, что говорили о нашем Спасителе во время Его земной жизни: «Что это Он ест и пьет с блудницами и мытарями?»

Вот то же самое говорили об отце Ипполите. Выполняя заповеди Христа Спасителя — «Приходящего ко Мне не изгоню вон», — он принимал каждого, самого падшего, самого грешного человека. И всех допускал до святого Причастия, и люди на глазах воскресали для любви, для милосердия, для вечности.

Однажды паломнику из Белгорода, к которому у него было особое расположение, отец Ипполит сказал:

— Сколько крыльев у ангела? Тот отвечает:
— Два крыла.
— А у Серафима?
— Шесть.
— А у человека сколько?
— Батюшка, не знаю.
— А у человека — сколько угодно. Сколько любви — столько и крыльев.

Протоирей Владимир Волгин продолжает свой рассказ:

— Я помню, как-то мы съездили на Афон. И меня поразило, как в Свято-Пантелеимоновом монастыре быстро обедают монахи. Я сел за монашескую трапезу, это была торжественная трапеза на Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, и не успел съесть первое блюдо, как уже зазвонил колокольчик, и призвали к благодарственной молитве. При этом мне на Афоне, может быть, в связи с моими желудочными болезнями, пища казалась острой и мало вкусной.

Сам Афон произвел на меня спокойное впечатление. Я чувствовал, что это благодатное место, но для меня самым великим в Церкви является причащение Святых Христовых Таин, а святыни для меня, при моем к ним почтении, стоят на втором месте. Поэтому того, что я вернулся с Афона «под неизгладимым впечатлением», не могу сказать. И вот мы приезжаем в Рыльский монастырь к отцу Ипполиту. И я спрашиваю (ведь отец Ипполит около 18 лет прожил на Афоне!): «Отец Ипполит, Вы не скучаете об Афоне?»

И слышу в ответ: «Нет, отец Владимир, там невкусно кормят». В этом, конечно, отец Ипполит явил свою прозорливость, потому что особый акцент у меня был на пище, которую не воспринимал мой желудок. Это была, кажется, наша предпоследняя встреча с отцом Ипполитом. Перед отъездом из Курской епархии в Москву, когда Патриарх Алексий предложил мне там приход, мы с семьей приехали к отцу Ипполиту попрощаться. И я говорю: «Мы переезжаем в Москву». На что он отвечает: «Да, к президенту поближе». И что удивительно: приход Софии Премудрости Божией, на который меня назначили, оказался напротив Кремля. Так что и в этом отец Ипполит явил свою прозорливость.

Не от мира сего: архимандрит Серафим (Тяпочкин)

С архимандритом Серафимом (Тяпочкиным) я познакомился в 1980 году (незадолго до этого, в 1979 году в конце года, я был рукоположен в священника). Благословил меня на это знакомство архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Также он благословил мне исповедоваться у отца Серафима. К тому времени отец Серафим был духовником епархии. И, конечно, на меня он произвел огромное впечатление. Это впечатление он производил на всех людей, которые так или иначе соприкасались с ним. От него веяло удивительной, благостной, доброй тишиной. Он был достаточно молчалив, всегда молча возглавлял трапезу на свои именины или день рождения. «Не от мира сего», так можно охарактеризовать его. Никогда я не видел в нем ни раздражения, ни гнева.

Уже к тому времени я слышал о «Зоином стоянии», чуде, которое произошло в Куйбышеве (нынешней Самаре). Вы все помните эту историю? Даже кинорежиссер А.А.Прошкин снял по этому сюжету фильм, который так и называется «Чудо». Зоя несколько раз протанцевала с иконой святителя Николая Чудотворца и окаменела. И никто не мог взять икону из рук Зои. Это произошло в 1950-е годы.

Так вот чудо взятия иконы из зоиных рук было связано с отцом Серафимом. Я, помню, задал ему вопрос: «Отец Серафим, а с Вами связана история с Зоей?» Он легонько махнул рукой: «Не будем об этом». То есть, по всей видимости, если бы не с ним, то он так и сказал бы. Но здесь он, с одной стороны, не стал уточнять, а с другой, не отказался от своего участия в чуде. И некоторые близко знавшие его считали, что эта икона святителя Николая находилась в алтаре храма в Ракитном, где отец Серафим служил.

У меня был знакомый — профессор Казанец, доктор психиатрии, специалист по шизофрении. Он как-то спросил меня: «Отец Владимир, насколько эта болезнь связана с темными силами?» Это был вопрос не моего уровня. Но я знал, что отец Серафим изгоняет бесов и отчитывает людей, имеющих «духов злобы поднебесной» в своей душе. Я говорю: «Давайте, Этелий Филиппович, съездим с Вами в Рактиное, и Вы сможете задать этот вопрос отцу Серафиму. Он грамотно Вам ответит». Мы приехали. Отвечая на этот вопрос, отец Серафим тихо сказал: «Мне достаточно дотронуться рукой до руки другого человека, и мне тут же откроется, бесноватый он или нет. Сейчас гораздо больше психически больных людей, чем бесноватых».

Отец Серафим прошел тюрьмы и лагеря. Он редко об этом говорил, но очень ценил приобретенный там опыт. Многие старцы, прошедшие ссылки, научились в тюрьмах и лагерях молиться, научились видеть скорбь людей, которые также находились в местах заключения. Кажется, эти слова принадлежат святому Серафиму (Чичагову)… Когда его в очередной раз выпустили из тюрьмы, и некоторые из его близких стали критически отзываться о советской власти, он сказал: «Детки мои, что вы так не любите советскую власть? Она нас, не желающих спасаться, вталкивает во врата Царствия Божия». Видите, какой взгляд! И этот взгляд был, безусловно, присущ и отцу Серафиму тоже.

Как-то из духа тщеславия я рассказал ему об одном деле, к которому нас с супругой готовил отец Иоанн (Крестьянкин). На что отец Серафим ответил: «Это произойдет, но не сейчас, а намного-намного позже». И вы знаете, как будто бы «припечатал». Сколько раз я ни пытался вернуться к этому вопросу и с отцом Иоанном, так ничего и не получилось. И дело отложено до назначенного Богом срока.

Помню еще один эпизод. Отец Серафим поручил мне опустить в почтовый ящик письмо. Ему было неудобно у себя это письмо отослать, а я мог через москвичей, которые приезжали, передать его. Но почему-то замешкался. И спустя два или три месяца приезжаю к отцу Серафиму и говорю: «Батюшка, простите, пожалуйста, я до сих не передал Ваше письмо». И я увидел, как, оставаясь в полном внутреннем покое, он тихо произнес: «Ну как же Вы так поступили? Я вот какое время жду важного ответа на это письмо».

Вы знаете, он сказал это без всякого раздражения, без всякого гнева, но мне его слова запомнились на всю оставшуюся жизнь. Они меня обожгли огнем и, конечно, в будущем я подобного никогда не повторял, стараясь сразу же исполнить порученное мне дело. Вот таким старец запомнился мне.

Огненный человек: архимандрит Таврион (Батозский)

Я несколько раз приезжал в Спасо-Преображенскую пустынь под Ригой, где отец Таврион был духовником в женской обители. Конечно, каждый старец обладает какими-то своими свойствами, да? В душе, в характере. Отец Таврион был невероятный труженик. Он собственными руками воздвигал кельи, дома, не гнушался никакой работой. В свое время и он просидел в тюрьмах и лагерях. Это был человек огненный, человек, растворяющийся в любви.

Вы знаете, о нем известен случай. Глинские старцы его избрали наместником. И отец Таврион ввел строгий афонский устав, по которому монахи спали, ну, буквально несколько часов в день. Монахи не выдержали, и совет старцев снял с отца Тавриона обязанности наместника, потому что видел, как эта строгость аскетической жизни непосильна другим.

Отец Таврион был ежедневным совершителем Божественной литургии. Он по нескольку раз за службу выходил к народу с проповедью. Обычно он закрывал глаза и начинал ее словами: «Чада мои! Какую любовь нам Господь явил!» Затем говорил краткое слово, преисполненное любви. Обычно в этих проповедях раскрывался его дар прозорливости, потому что каждый, кто стоял в храме, слышал ответ на свой вопрос.

Вспоминаю тоже такой замечательный случай. Этот неоценимый совершенно опыт мне пригодился и пригождается в моей священнической жизни. Обычно отец Таврион рано совершал Божественную литургию, часов в шесть он начинал службу и в половине восьмого примерно заканчивал. А я опоздал. Я проспал.

Прихожу — уже «Отче наш» поется. Вдруг я почувствовал такую жажду причаститься, что мне показалось, что если сейчас я не причащусь (это было очень острое и ясное ощущение, может быть, надуманное), то умру. Когда отец Таврион вышел с Чашей, он по дару прозорливости передал ее диакону, подозвал меня, наложил на меня епитрахиль, прочел разрешительную молитву и причастил Святых Христовых Таин, невзирая на то, что я пришел к «Отче наш» и не простоял на литургическом богослужении.

Вот это любовь, которую он мне передал. Я тоже достаточно нестрого отношусь к людям, которые опаздывают в церковь. Я руководствуюсь такой мыслью, что вдруг, если я по строгости, по канону не подпущу человека к Причастию — «он опоздал, он пришел в конце богослужения», то вдруг он выйдет из церкви и умрет? И на мне будет вина за то, что я не причастил человека и не напутствовал его в последний путь. Так опыт, вроде бы единственный раз яркой вспышкой прозвучавши в моей душе, стал руководством на всю жизнь.

Знаю то, что он болел тяжело, у него был рак. Знаю, что он отказался от операции и мужественно переносил боли (которые каждый болящий этой болезнью испытывает), с благодарностью к Богу и таким образом подготовил себя к отшествию из сего мира.

Таким мне запомнился отец Таврион. Он был жертвенным человеком. Всегда, когда мы от него уезжали, он выносил деньги нам «на дорожку». Эти деньги поддерживали нас еще и по возвращении домой. Отец Таврион был человеком божественной любви, которая распространяется на весь мир, как по слову Христа: «Солнце светит и над добрыми, и над злыми».

Заветы старцев

Я счастлив, что пришлось увидеться с живыми святыми. Сейчас мир оскудел и один митрополит говорил мне не так давно, что старцев больше нет. Есть лже-старцы или младостарцы. Я, правда, смотрю, более оптимистично. Я считаю, хотя, может быть, и не прав, но дерзновенно считаю, что старцы еще есть, только мы их не знаем. И, наверное, они растворяются в молитве за весь страждущий и погибающий мир.

— Отец Владимир, как можно отличить подлинного старца от младостарца? Мерило старчества это прозорливость?

— Старцы, старцы… сказать, что, прежде всего, они — прозорливцы? Это, безусловно, тот дар, который присущ старцам. Но это не главный дар. Нестяжатели? Это тоже не главный дар. Люди, желающие или готовые пойти на мученичество — и это не главный дар. Потому что самым главным дарованием в нашей вере православной является стяжание Бога. А кто есть Бог? Апостол Иоанн Богослов говорит: «Бог есть Любовь». И вот подлинные старцы, они — богоносцы. Они обладают невероятной божественной любовью в отношении ко всем людям, которые встречаются или не встречаются им. Они молятся за весь мир. Всех тех старцев, которых я знал, отличала любовь. Это самое главное свойство человека, стяжавшего Бога.

Вот я — говорю о себе, о своем опыте — стремлюсь любить людей, и каждый из нас, христиан, должен стремиться любить людей. Я стараюсь ко всем доброжелательно относиться, и каждого, кого нуждается в беседе со мной, я принимаю с искренней человеческой любовью. Но любовь человеческая ограничена. А любовь божественная —бесконечна. Почему я начал с того, что главное не прозорливость, а любовь? Об этом говорит ведь и апостол Павел в послании к Коринфянам: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, тогда я медь звенящая или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества и знаю все тайны, так, что могу и горы переставлять, а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы. Если я отдам тело свое на сожжение, а имущество свое раздам нищим, а любви не имею, то я ничто.

Самое главное — любовь. И пребывают сии три: вера, надежда, любовь. Но любовь из них больше». Божественная любовь — она не «тотальная», она не совершает насилия над душой, оставляя за человеком право свободного выбора. Божественная любовь соучаствует, скорбит, желает добра. Вот такой любовью обладали и обладают истинные старцы.

— Отец Владимир, всем старцам присуща добродетель смирения. Что это за добродетель и возможно ли человеку, который по своей натуре несмиренный смирению научиться?

— Смирение — это «с миром». С миром по отношению к кому? Конечно, в первую очередь к Богу. «Мир Мой даю вам»,— говорит Господь Иисус Христос, то есть это совершенно особая добродетель, которая дается святым людям. Это мир с Богом, а раз мир с Богом, значит, мир и со всеми людьми, которые тебя окружают.

Эта добродетель не может быть воспитана. Мы можем заниматься ее воспитанием в себе, но дается она Богом. Мы можем лишь стремиться к стяжанию мира, к стяжанию благодати Духа Святого. Стяжатель благодати Духа Святого и есть человек «с миром», смиренный, находящийся в согласии и с Богом, и с людьми.

— Еще одна проблема современного человека — повседневное осуждение, к которому мы так привыкли, что даже его не замечаем. Мы осуждаем не только людей, которые, может быть, действительно, нас обидели, но политиков, прохожих — да кого угодно, людей, которые не имеют к нам лично ни малейшего отношения. К каким последствиям приводит такое осуждение?

— Когда я впервые приехал в Псково-Печерский монастырь, и познакомился там с будущим схиигуменом Саввой, и ему генерально исповедовался, он мне сказал: «Я тебе, Володя, даю заповедь, которая тебе покажется очень легкой. На самом деле это делание всей жизни — не осуждай людей». Через пень-колоду я начал исполнять это послушание. Если бы я с ревностью отнесся к его исполнению, то, наверное, достиг бы большего. Но точно могу засвидетельствовать, что неосуждение — это путь к стяжанию любви.

Так складывались обстоятельства, что и мои родные не давали мне особенно осуждать других. Как только у меня возникало поползновение в сторону осуждения, то близкие заступались за тех, кого я хотел осудить. Но если человек с осуждением (которое не присуще нашей душе, это искажающее природу души свойство) не борется, то в него вместе с осуждением вселяются раздражение, несогласие, злоба… А это уже путь гибели души.

Гордыня начинается с осуждения. Ведь если я осуждаю человека, то я предпочтительнее отношусь к себе и ставлю себя выше над тем человеком, которого осуждаю. Я считаю себя умнее его, и мне кажется, что будь я на его месте, то я бы сделал так и так, и все бы переиначил, и мир вокруг благодарил бы меня. А когда же станешь на «его место», то видишь полное свое бессилие и обнуление.

Когда я стал священником, отец Иоанн (Крестьянкин) мне посоветовал (я думаю, что это не только священников касается): «Будьте предельно строги к себе, к своим поступкам, к своей жизни и предельно великодушны к поступкам окружающих вас людей».

* Запись 2006 года. Сохранены особенности речи отца Авеля.

Беседовала Александра Никифорова

Фотографии — из открытых интернет-источников.

Читайте также:

Как измерить святость старца?

О духовнике и старцах

Назад к списку