БЕРЕГИТЕ СВОИХ ДЕТЕЙ
Сын — во искупление греха
Молодость – чудесная пора, когда хочется влюбляться, слышать восторженные слова в свой адрес, танцевать, петь, гулять до рассвета и ни о чём не думать… «Самое главное – это Я, МОИ чувства, чтобы МНЕ было хорошо!» – так думают многие из нас, когда юны, а жизнь прекрасна и удивительна…
Мне исполнилось всего двадцать два года. Но я уже имела специальность, жильё и вовсе не была наивной девочкой. Недалеко от работы находилась церковь. Мне часто хотелось туда зайти, но не решалась. Наверное, оттого, что просто не знала, как себя вести, что делать, а подсказать было некому.
Зато в ресторанах с друзьями я чувствовала себя очень комфортно, тем более что моя внешность привлекала молодых людей, и быть «обаятельной и привлекательной» не составляло никакого труда. Молодой человек носил меня на руках, а яркое лето сводило нас обоих с ума. Но… лето закончилось, и я почувствовала себя плохо.
Беременность меня ошарашила. Друга тоже. Не помню, чтобы он настаивал на аборте, наоборот, собирался жениться, но как-то без особой радости. А я вдруг оказалась одна, сама с собой, и даже не могла никому ничего рассказать.
Родить? Но это значило потерять работу! И ещё я понимала, что БУДЕТ ТРУДНО. «Добрая» подружка посоветовала тайно сделать аборт (в то время официально это было довольно сложно). И я ПРОСТО пошла и ПРОСТО УБИЛА своего ребёнка.
Любимый ждал меня в коридоре. Кажется, я даже не поняла, что произошло. А через три дня попала в больницу и пролежала там месяц. Было время подумать…
Впрочем, думаю я об этом уже тридцать лет! Думаю о том, что убила не только своего ребёнка, но и внуков, и правнуков… Спрашиваю: «Господи, почему я сделала это?!», но ответ знаю сама: хотела жить для себя, хотела свободы и беззаботности. Эгоизм, себялюбие, распущенность, безответственность…
Боль в душе, стыд не оставляют меня до сих пор. Я смотрю на двух своих детей и думаю, что старшему ребёнку было бы уже тридцать. Какой бы он был: мальчик – сильный, добрый, мужественный мужчина, девочка – нежная красивая, преданная женщина? Как и чем можно искупить такой страшный грех?!
Лет пятнадцать назад, после исповеди, я решила: если Господь хотел, чтобы у меня было трое детей, значит, их должно быть трое. Мне часто приходилось бывать в детских домах по работе, но со временем я стала приходить туда сама, просто, чтобы помочь в тех вопросах, в которых была компетентна. Однажды я увидела мальчика лет восьми, который классно читал стихи и танцевал.
Мы поговорили с ним. И… мне так захотелось стать его мамой! Мысль о приёмном ребёнке просто измучила меня, и я решилась поговорить на эту тему с детьми и мужем. Родные поняли. Тогда позвонила в детский дом и попросила о встрече с мальчиком.
Фамилии его не помнила, знала, что зовут Костей и сколько примерно лет. Мне сказали, что у него сегодня как раз день рождения. Я быстро накупила подарков, вкуснятины и поехала. Меня встретила воспитатель и повела в комнату. Там носились, толкались, вопили дети – человек семь-восемь. Около стола стоял мальчик.
«Вот он», – объявила воспитательница, но, взглянув на него, я поняла, что это другой ребёнок!
Его тоже звали Костя. Он стоял спокойный, отличавшийся ото всех и внешностью и взглядом, и смотрел прямо мне в душу. «Это не тот», – пролепетала я. Подошла, поздравила именинника с днём рождения, подарила подарки, дети налетели на торты и конфеты. А Костя даже не пошевелился. Он молча впился в меня глазами. Я вышла, медленно пошла по коридору, остановилась, прислонилась к стене.
Вдруг какой-то паренёк подбежал и спросил: «Вас как зовут? А Вы не хотите поговорить с Костей? Можно, я его позову?» «Позови», – ответила я, и осталась стоять в коридоре. Костя вышел, какое-то время мы стояли и молча смотрели друг на друга. «Спасибо за подарки и поздравления, – сказал мальчик, – ко мне ещё ни разу никто не приходил на день рождения. Я даже не знаю, как он отмечается по-настоящему».
Наверное, «по-настоящему» означало для него – с родителями, гостями, тортом, свечами и подарками, о которых он мечтал. «Хочешь к нам на каникулы?» – спросила я, и… надо было видеть его радость!
Зимние каникулы Костя провёл в нашей семье, подружился с детьми. Когда мы увезли его в детский дом, то пообещали, что будем брать на выходные. Через два дня он приехал сам…
С тех пор прошло пять лет. У меня появился третий ребёнок – сын. Вот так, поехала к одному мальчику, а Господь подарил мне другого: доброго, трудолюбивого, упорного. Сейчас он учится на «четыре» и «пять», занимается спортом, рисует, играет на гитаре, мечтает поступить в университет.
Нельзя сказать, что всё у нас было гладко, конечно. Но Костя так хотел жить дома, иметь дружную семью, что старался изо всех сил! Он всегда слушается меня беспрекословно. Мои дети старше и помогают ему в учёбе, берут с собой на концерты, в спортзал, на сноуборд, в бассейн. Помогли освоить компьютер, выучить английский.
Летом мы всей семьёй строили дачу. А ведь в 10 лет, когда он появился у нас, не умел даже заварить чай! Он терял деньги, забывал тетради и ручки, не хотел каждый день ходить в душ и говорил, что учиться на четвёрки – «это просто невозможно». Мыл только свою тарелку, убирался только у своей кровати и мог пойти в школу в том, в чём ходил дома.
Однажды Костя увидел по телевизору девочку, которую мать бросила из-за того, что дочь родилась инвалидом. Её забрали приёмные родители, благодаря им она стала заниматься спортом, завоевала на паралимпийских играх золотую медаль и получила огромную сумму денег. Тут же нашлась её родная мать и другие родственники. Костя смотрел, как каменный, а потом брезгливо сказал:
– Мам, какие же они подлые, им только деньги нужны, а не девочка, вот гады!
– Кость, их пожалеть надо, они несчастные люди, представляешь, как они живут – во тьме, в злобе, жадности… И души у них убогие, – попыталась объяснить я.
– Но они дочку свою не пожалели! Хорошо, что её взяли в семью. У нас в детдоме после девяти лет вообще почти никого не берут. Только маленьких…– грустно сказал он.
Потом задумался и спросил:
– А почему матери своих детей бросают? Им что, не жалко?
– Обстоятельства бывают разные, многие пьют, кто-то не имеет возможности содержать детей, кто-то попадает в тюрьму…
– А меня вообще в песочнице оставили. Мне три года было… Помню, что темно стало, я плакал, а потом меня подобрали дяди и отвели в детдом. И всё… Я всегда знал, что ты меня найдёшь, представлял тебя …
И, помолчав, добавил:
– А можно я с тобой буду жить всю жизнь?
– Ты что же, жениться не собираешься? Я ведь твоих детей хочу понянчить.
– А, ну да… точно! Но всё равно с тобой! – настаивал Костя.
Я обняла его, поцеловала и успокоила:
– Со мной, со мной, куда ты от меня денешься!
– Мы дом построим и все вместе будем жить, так же можно?
Из другой комнаты подал голос мой старший сын:
– С нашей мамулей можно всё! А убираться чья очередь? Моя – посуду мыть!
Все зашумели, загремели, заспорили, включили музыку и занялись своими делами. Муж посмотрел на меня и сказал: «Хорошо, что мы взяли Костю, может, ещё девочку возьмём? А?»
Ольга
Читайте также:
Родить для другого, чтобы… родили для тебя
Церковный отклик на ювенальную юстицию — размышления над документом
На сайте Межсоборного присутствия я с удивлением обнаружил проект документа «Позиция Русской Православной Церкви по ювенальной юстиции».
Честно говоря, никак не ожидал, что именно эта тема достойна соборного церковного отклика.
Юрий Белановский
Я понимаю, что «ювенальная юстиция» давно стала наиболее острым и полемическим вопросом для некоторой части православной общественности, но не ожидал, что эта часть общественности столь значима, и что этот вопрос будет достоин столь высокого церковного рассмотрения.
Я думаю, слабость предложенного документа — в терминологической размытости. В законодательстве некоторых стран понятие «ювенальная юстиция» ясно определено. В нашей стране — пока нет.
По большому счету, любой серьезный текст о ювенальной юстиции должен начинаться пространным конкретным объяснением того, что понимают под этим понятием авторы текста.
Проблема в том, что смысловое наполнение «ювенальной юстиции» в России лежит в очень большом диапазоне, начиная от правовых процедур, направленных на обеспечение безопасности жизни детей и обеспечение их прав, продолжая социальными технологиями по помощи семье и детям и по реабилитации детей и заканчивая чиновничьим произволом.
Определение «ювенальной юстиции», приведенное в сноске к документу, представляется слишком общим и никак не отражающим профессиональную позицию авторов. Остается неясным, какой конкретный повод, какой законопроект или какой закон вызывает недоумение.
Может сложиться впечатление, что авторы откликаются на некое общее, народное, усредненное представление о «ювенальной юстиции», стараясь полемизировать не в профессиональном, социальном и юридическом поле, а в публицистическом. Вполне возможно такое прочтение документа: мол, есть некое народное понимание «ювенальной юстиции» вообще, мы стараемся на него откликнуться…
Но, согласитесь, нельзя же откликнуться на тему медицины вообще, на тему образования вообще. Как правило, отклик идет на конкретные проекты или законы, регламентирующие образование: к примеру, о количестве бюджетных мест в ВУЗах или о ЕГЭ. Я думаю, что для церковного документа о «ювенальной юстиции» такого уровня необходима конкретизация предмета обсуждения.
Может, это сугубо индивидуальное восприятие, но мне представляется, что проект документа носит явно полемический характер. Он противостоит некой «западной модели», внедрение которой принесет вред России. Как-то странно получается, что основные положительные смыслы и принципы работы с детьми и семьей приписываются православному взгляду, а отрицательные – «ювенальной юстиции».
Фото: sayan05, photosight.ru
Но если обратиться к профессиональным публикациям сторонников «ювенальной юстиции», то мы увидим, что в них можно найти все то, что в проекте соборного документа имеет знак «+». Это темы о примате ценности семьи, о неразлучении детей и родителей, о противостоянии насилию, разврату и т.д. Достаточно обратиться к известному интервью А. Кучерены и О. Зыкова, которое, видимо авторами текста, просто проигнорировано.
При этом все, что в документе имеет знак «-», достаточно давно критикуется специалистами — сторонниками ювенальной юстиции. То есть, важно понимать, что вполне позитивный взгляд на проблему присутствует и в среде специалистов – юристов, правозащитников и социальных работников, что в документе никак не отражено, и может сложиться ошибочное впечатление, что только православное сообщество ратует «за» нечто хорошее и «против» чего-то плохого.
В обсуждаемом проекте документа сильно смущает отсутствие конкретики в адрес критикуемых понятий и явлений. Прекрасный пример полемики на церковные темы показывают главные спикеры РПЦ, к примеру, о. Всеволод Чаплин и Владимир Легойда.
На какие-либо упреки в адрес Церкви или священноначалия они справедливо задают вопросы: «где?», «когда?», «кто?», «почему считаете, что это имеет отношение к делу?», «можете доказать?». То есть, спикеры справедливо требуют от оппонентов адекватно и конкретно говорить о Православии.
Однако, обсуждаемый документ, говоря о ювенальной юстиции, исходит из иных позиций. Авторы документа почему-то не имеют возможности ответить на упомянутые выше вопросы. Мне этот текст напомнил тексты простеньких антицерковных брошюр, изобилующих общими фразами: в некоторых странах, некоторые христиане, известный ученый и т.д.
Вот пример. В проекте написано: «Современная западная система ювенальной юстиции в целом основана на абсолютизации приоритета прав ребенка по отношению к правам родителей…» Встают вопросы. Что такое «современная западная система»? Где можно о ней узнать? Хочется узнать не о системе во Франции или в Германии, а именно о современной западной системе в целом.
В каких документах «Запада» зафиксирована эта «абсолютизация»? как это сделано? насколько эти документы значимы для российских специалистов, занимающихся детьми? К примеру, если кто-то скажет: «современные христиане запада признают примат Папы Римского», православные справедливо возмутятся и уточнят, что не все христиане Запада таковы.
Честно скажу, меня удивил абзац о православной пастырской традиции, в которой накоплен огромный потенциал помощи неблагополучным семьям. Безусловно, опыт и потенциал накоплены, но надо понимать, что они сами по себе ни о чем не говорят, хотя достойны внимания и изучения.
Известно, что для систематизации опыта, разработки социальной технологии и, собственно, ее внедрения нужно больше сил и профессионализма, чем для того, чтоб сам опыт (потенциал) заиметь.
Встает вопрос, у кого и где есть такие возможности, чтобы потенциал или опыт православных превратить в достаточно масштабную и тиражируемую социальную технологию помощи детям и семьям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации? Думаю, что на сегодняшний день таких возможностей нет.
Напоследок, с сожалением скажу, что со времени написания статьи «Православие и ювенальная юстиция. Точки над i» мало что изменилось, а значит, не изменился и главный вопрос статьи: что же конкретно положительного и деятельного по обсуждаемой теме могут предложить православные?
Читайте также:
Проект документа «Позиция Русской Православной Церкви по ювенальной юстиции»
Павел Астахов: Нельзя противопоставлять интересы и права детей интересам семьи
Елена Мизулина поддержала церковный документ по ювенальной юстиции
Назад к списку
