«Мастерская гробов»: на что живет храм

29 марта в Саратове состоялась презентация книги «О Церкви без предубеждения. Беседы со светским журналистом». Она представляет собой ответы руководителя информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятеля храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» игумена Нектария (Морозова) на вопросы саратовского журналиста, сотрудника медиахолдинга «Взгляд» Елены Балаян.

Предлагаем вашему вниманию главу из этой книги.

«Мастерская гробов»: на что живет храм

 

— Приснопамятный господин Невзоров, выступая на НТВ, сказал, что Церкви, вероятно, давно пора зарегистрироваться как коммерческой организации и честно делать свой бизнес. Церковь на самом деле так много зарабатывает? Где вы берете деньги и на что тратите?

— Церковная экономика состоит из нескольких, если можно так сказать, сегментов. Вот существует храм. Он, как и любое здание, которое построено сто, а может быть и более, лет тому назад, нуждается в постоянном уходе, имеет тенденции к саморазрушению, подвержен влияниям климата, атмосферных явлений и прочего. Поэтому это здание регулярно нужно ремонтировать: перекрывать крышу, делать отмостку, гидроизолирующую пропитку цоколя и подвальных помещений, штукатурить, бороться с грибком, поражающим церковные стены, как стены любого старого здания. На это уходит достаточно много средств, и от этого никуда не деться. А если ты настоятель храма, то ты за его состояние в любом случае отвечаешь.

Кроме этого, в каждом храме есть определенный штат сотрудников, которые должны получать зарплату. Это уборщицы, регент, певчие. Это сторожа, потому что в каждом храме есть иконы, какие-то ценности, большие или меньшие, которые злоумышленники могут похитить. В любой церкви есть завхоз, который следит за поддержанием храма в должном состоянии. Есть такая должность, как ризничая или ризничий: это человек, который отвечает за ризницу — место, где хранятся облачения, церковные сосуды, иконы и иные предметы богослужебной утвари,— за содержание ее в должном порядке. Может быть швея, которая шьет необходимые вещи для храма.

Помимо всего этого, в большинстве храмов есть такое место, как трапезная, где трудятся повара и питаются служащие в храме священники и обслуживающие его люди и, что также, конечно, необходимо. Это отчасти форма заботы о тех людях, которые в Церкви работают: при их очень невысокой зарплате считаю своим долгом их кормить.

Есть в храме люди, которые стоят за свечным ящиком. В зависимости от того, большой это или небольшой приход, их может быть один-два, а может быть и четыре-пять человек. Есть дворник, есть разнорабочие. Если у храма есть транспорт, то обязательно есть и водитель. Помимо этого есть настоятель храма и штат служащих в нем священников. Могут быть также диакона и помогающие при совершении богослужения пономари. Таков, в чуть большем или меньшем объеме, штат тех людей, которые в храме работают.

Напомню, что это такие же граждане России, как и любые другие люди, и они тоже нуждаются в том, чтобы им, как всякому трудящемуся, за труд было обеспечено какое-то воздаяние. Их зарплата — расходная часть, повседневная, ежемесячная, ежегодная, от которой никуда не уйти. К расходной части относятся и все коммунальные платежи. Кроме того, могут быть такие глобальные материальные траты, как, к примеру, установка нового иконостаса, роспись храма, ремонт и так далее.

Теперь что касается доходной части. В храм приходят люди. Мы не взимаем с них в обязательном порядке десятину, как это было естественно для жизни Церкви древней и как это по сей день является обязательным для огромного большинства сект. Поэтому единственный источник средств — это те пожертвования, которые мы получаем посредством распространения в церкви тех предметов, которые могут быть необходимы человеку, в храм приходящему; причем они, безусловно, ему не навязываются.

Во-первых, это свечи — самая простая форма жертвы на храм; это также поминальные записки, подавая которые, человек жертвует ту или иную сумму; это книги, иконы и иная церковная утварь. Часть дохода составляют пожертвования, которые люди опускают в церковную кружку, имеющуюся практически в каждом храме.

В некоторых приходах сумма всего этого совокупного дохода бывает меньше, чем сумма расходов. В некоторых храмах это бывают примерно равные величины. Есть храмы — их меньшинство,— где доходная часть существенно превосходит расходную. Но таких храмов мало, и зачастую они становятся «донорами» для тех, в которых расходная часть превышает доходную.

Таким образом происходит перераспределение средств и фактически, если брать доход по епархии в целом, в остатке ноль или чуть больше. Это «чуть больше» никогда не позволит ни крышу перекрыть, ни произвести капитальный ремонт фасада, ни установить новый иконостас. Все это может быть сделано только лишь на средства спонсоров или, если сказать по-русски, благотворителей. Вот, в общем, вкратце вся церковная экономика. Достаточно все скромно выглядит.

— Понятие «пожертвование» подразумевает, что у человека есть выбор: платить или не платить за ту или иную, скажем, свечку. Однако в храмах есть определенный прейскурант, который вежливо называют «рекомендованной суммой пожертвования». Мы знаем, сколько стоят свечи, поминальные записки, их цена фиксирована. Значит, это все-таки не пожертвование?

— Человек, входя в храм, не обязательно должен писать записку, ставить свечу, покупать книги: он может просто приходить в храм и молиться. Но если у него есть желание поставить свечку, разве можно игнорировать тот факт, что ее кто-то изготовил из воска, потратив на это время, и, естественно, что эта свечка попала в храм не каким-то воздушно-капельным путем, а ее этот храм приобрел. Она только таким образом в этом храме могла оказаться, потому что ничто из ничего не возникает. То же самое касается всего остального.

— По поводу свечей, книг и икон понятно, это действительно предметы, на изготовление которых затрачен труд. Но многих смущает, что деньги берутся за крещение, венчание, отпевание. Людям кажется, что уж это — точно «святое», а за святое разве можно брать деньги?

— Я настоятель двух храмов и не могу сказать, что без внимания отношусь к тому, что в них происходит. Я слежу за тем, как совершаются богослужения, как обращаются священники и сотрудники храма с людьми, в храм приходящими, как совершаются требы и таинства. И при этом, вот хоть убейте, не помню рекомендуемую сумму пожертвования за те или иные требы. Я не лукавлю, я говорю правду. Притом, что я регулярно узнаю, как обстоят дела в других храмах, понимаю, что в нашем храме суммы пожертвований должны соответствовать некоему общему уровню, и тем не менее я этого просто-напросто не помню.

И зачастую, когда ко мне обращаются с просьбой кого-то покрестить, я не могу назвать никакой суммы и крещу просто потому, что меня попросили. Иногда люди спрашивают: «Надо это пойти за свечным ящиком оплатить?». Если я об этом не вспомню и люди не вспомнят, то чаще всего это получается «просто так». Но, понимаете, что такое совершить таинство Крещения? Это тоже некий процесс. Есть в храме купель, и если это так называемая «стационарная» купель, то она достаточно дорого стоит. И я, будучи настоятелем храма, не обхожу прихожан и не говорю: «Знаете, вот у нас купель только маленькая, металлическая, а теперь я хочу большую купель устроить. И для того, чтобы она была красивая, надо, чтобы она была мраморная, давайте мы соберем на это средства. А если вы их не соберете, то никакой купели не будет».

Нет, я каким-то образом ищу на это средства сам, и купель появляется. А для того, чтобы там была горячая вода, она определенным образом подогревается. Я не хочу превращать все в процесс калькуляции, но это тоже чего-то стоит, понимаете? Чего-то стоит работа сотрудника храма, который бегает с ведрами, наливает и выливает эту воду, моет купель…

Можно пойти другим путем: в обязательном порядке взимать с людей десятину. И тогда, поверьте, обо всем остальном даже речи не будет. Не будет необходимости в какой-то рекомендуемой сумме пожертвования за записки, за требы, за прочее. Но мне кажется, что мы сегодня этого от людей требовать не можем, потому что приходит в храм та же бабушка, у которой нет средств даже для того, чтобы купить свечку. Какую десятину мы с нее можем брать? Никакой, потому это личное дело совести каждого прихожанина.

Один человек, приходя в храм, задает вопрос: «А почему с меня здесь берут деньги?». А другой человек приходит, смотрит на стены, на пол, на ту же купель и думает: «А откуда на все это деньги берутся? Положу-ка я что-то в эту кружку для того, чтобы не думать мучительно над этим вопросом».

— Поскольку налоги Церковь не платит, многим кажется, что торговля, которая ведется в храмах, является очень прибыльной. Заблуждение?

— К сожалению, да. Хотя я бы хотел, чтобы это было иначе,— как настоятель храма, который постоянно испытывает нужду в средствах для того, чтобы платить наемным сотрудникам, который постоянно ломает голову над тем, как заплатить зарплату первого числа, а не десятого и не пятнадцатого. Я бы очень хотел, чтобы было так, как Вы сказали, но, к моему глубочайшему сожалению, это не так.

— А почему пожертвования берутся за записки о здравии и об упокоении? Ведь это молитва. Некоторым кажется странным, что деньги берутся за молитвы.

— Поскольку мы говорим о вопросах духовных, то, наверное, имеет смысл обратиться к Священному Писанию и увидеть, что эта практика пожертвования на храм — пожертвования в том числе и за молитву — находит основания для себя именно там. Апостол Павел говорит о том, что трудящийся достоин награды своей . Он вспоминает ветхозаветный закон, призывающий не заграждать рта у вола молотящего .

Говоря о том, что необходимо за духовное воздавать материальным, апостол оговаривается, что сам он этим не пользовался и воздаяния не просил. И тем не менее настаивает на том, что это необходимо, потому что, будучи трезвомыслящим человеком, понимает, что если священник не получит какого-то материального содержания, то не сможет кормить свою семью и заботиться о ней. Он вынужден будет просто идти работать на вторую, третью работу и уделять людям одну десятую или одну сотую своего времени. И это будет противоестественно для него, как для священника.

Вот мы говорили с Вами о том, что многие люди сегодня идут к психологам. И платят им порою очень немалые средства за беседы, которые те проводят,— кому-то платят за прием пятьсот рублей, кому-то 10 тысяч рублей или больше. Во всем мире это распространенная практика. А можно ли сказать, что психологи дают человеку что-то такое, что можно пощупать руками? Можно ли сказать, что они всегда помогают людям? И тем не менее люди прибегают к помощи психологов. Хотя бы на таком уровне разве невозможно понять, что священники дают людям, по крайней мере, не меньше, чем психологи, и сделать вывод?

— Понять возможно, но, видимо, у русских людей традиционно проблемы с деньгами, оттого и жалуются.

— Я опять-таки могу сказать такую вещь. И меня, и многих моих друзей, пришедших в Церковь в начале 90-х годов, искренне интересовал вопрос: как и на что существуют священники? Вот у этого священника столько детей, у этого столько. При этом я видел, что целый день они проводят здесь, в храме. У меня возникала мысль: а на какие средства они живут? И поскольку я понимал, что, наверное, не на очень большие, у меня появлялось желание каким-то образом помочь. У меня не было для этого каких-то больших возможностей, но я пытался это все равно делать и знаю других людей, у которых это желание появлялось, и они его осуществляли.

— А вот интересно: почему в церковной лавке тот же кагор стоит в два раза дороже, чем в магазине? Это что, церковная наценка?

— Дело в том, что, как правило, в церковных лавках не торгуют кагором на вынос. Цель здесь другая: он предлагается в качестве пожертвования в алтарь для совершения Евхаристии. И любой человек, который приходит в храм, понимает, что это именно форма пожертвования, а не попытка продать ему в два или в три раза дороже то, что можно купить дешевле в другом месте.

— Что не на вынос — понятно, но все-таки как-то странно…

— А что в этом странного? То, что человек приходит в храм и ему предлагается пожертвовать на вино для совершения Евхаристии? Вы думаете, что в древней апостольской Церкви апостолы ходили и покупали это вино? И сами пекли просфоры? Нет, это все приносили в храм верующие люди. Сегодня мы сами покупаем вино, причем обязательно, чтобы это было хорошее вино, а не какой-то суррогат. Мы сами печем просфоры. И разве не естественно, что человек приходит в храм и у него возникает мысль какие-то средства пожертвовать, чтобы в один прекрасный день не столкнуться с тем, что в этом храме просто нет денег на просфоры и на вино?

Понимаете, дело не в том, что Церковь подходит с какой-то торгашеской позиции к тому, что происходит за свечным ящиком. Дело в том, что люди судят обо всем с таких позиций. Вот это плохо. Хотя большинство приходящих в храм, безусловно, так не рассуждают.

— Как-то в программе «НТВшники», которую я часто смотрю, был показан сюжет о селе, где долгое время не восстанавливался храм. Потом появился священник, который начал его восстанавливать, а чтобы раздобыть средства, он начал заниматься производством гробов и крестов. Местных жителей это возмутило. Хотя я не думаю на самом деле, что многих, но сюжет был подан журналистами именно так. Люди говорили в интервью: вот, в других селах храмы давно восстановили, а у нас до сих пор не восстановленный, зато этот поп появился и гробами торгует…

— А эти люди не задаются вопросом: а откуда священник, настоятель храма, может взять средства? Эти местные жители так или иначе ходят в этот храм, они, так сказать, пользователи, поскольку им пользуются. Но их совершенно искренне не интересует, как священник может его восстановить. А как священник может храм восстановить? Откуда он эти деньги возьмет? Пойдет и найдет клад? Кого-то убьет и ограбит?

— А разве у епархии нет статьи бюджета, по которой выделялись бы деньги на восстановление храмов?

— Вы что, считаете, что у епархии есть какой-то тайный источник дохода? Так его нет. Вы считаете, что люди ходят в епархию и жертвуют деньги? Там не висит кружка для пожертвований. Единственное, из чего складывается бюджет любой епархии,— это те деньги, которые каждый храм в виде взносов на нее перечисляет. Это, главным образом, средства на содержание сотрудников епархиального управления, на содержание семинарии, если она есть, на какие-то ремонтные и восстановительные работы, которые ведутся в самом здании епархии, на организацию некоторых общеепархиальных мероприятий и, наконец, на зарплату священникам в тех приходах, которые абсолютно лишены средств к существованию.

Когда все это выплачивается, епархиальное управление оказывается в той же ситуации, в которой находится любой храм. И если чуть побольше денег пришлось потратить на ремонт крыши здания епархиального управления, то правящий архиерей тоже будет ломать голову, как ему заплатить людям зарплату в срок. И он точно так же будет ходить с протянутой рукой, как любой настоятель прихода.

— Но разве один настоятель, особенно если он служит на селе, в состоянии восстановить разрушенный храм или построить новый?

— Бывает по-разному. Очень большое благо для любого правящего архиерея — настоятели, которые сами изыскивают средства для строительства и восстановления храмов. Но зачастую архиерею самому приходится брать на себя этот труд — идти искать и находить благотворителей, на чьи пожертвования будет восстанавливаться храм. И практически все архиереи немалую часть времени этим занимаются, с большим или меньшим успехом.

— То есть таких ситуаций, когда человека ставят настоятелем в разрушенный храм и говорят, что как хочешь, так и восстанавливай, все-таки не бывает?

— Бывает и такое.

— Но это разве не жестоко — ставить священника в такие условия?

— Нет, это не жестоко. Дело в том, что любой священнослужитель прежде хиротонии принимает присягу так же, как принимает ее любой военнослужащий. Любой офицер, который по собственной воле в мирное время приходит в вооруженные силы, понимает, что может начаться война или какая-то локальная операция по принуждению к миру. И принятая присяга в какой-то момент может его заставить рисковать жизнью и даже погибнуть в то время, когда все остальные граждане страны будут находиться в безопасности. Собственно говоря, ради их безопасности он и будет погибать.

То же самое касается и священника. Когда он по собственной воле приходит служить, то и правящий архиерей, и духовник, принимающий его исповедь перед рукоположением, ему говорят, что поприще, которое он для себя избрал, далеко не самое легкое. И не исключено, что для выполнения своего священнического долга придется терпеть какие-то трудности, лишения. И если человек говорит: «Я к этому не готов», то он не принимает сан. Если же он готов и его рукополагают, то потом порою приходится эти лишения и трудности нести.

Поэтому, когда в каком-то небогатом селе священник берет никем не используемое помещение, станки и начинает производить гробы, чтобы восстановить храм, который до него много лет никто не мог восстановить, я не вижу в этом ничего преступного, ничего страшного. А что он там мог бы еще производить? Вино-водочную продукцию? Табачные изделия? Журналы непотребного содержания? Нет, конечно. То, что может позволить себе производить какое-то церковное предприятие, представляет собой достаточно узкий сегмент производства. Это те же самые свечи, издание книг, написание икон, изготовление вещей, необходимых в церковном обиходе.

А гробы — это то, что относится не то чтобы к посмертной участи человека, но к процессу его проводов в последний путь. Я не вижу в этом ничего предосудительного.

Другое дело, что, к сожалению, священнику приходится самому заниматься всем — и служить в храме, и строить, и организовывать производство. Вот это тяжело, это плохо. И зачастую это вызвано тем, что просто нет средств, чтобы платить кому-то еще. Но факт налицо: появился этот священник в этом селе — и храм начал восстанавливаться. А потом, через несколько лет, этого священника куда-то переведут, потому что так устроена наша жизнь, но останется восстановленный храм, в который будут ходить жители этого села, так и не удосужившиеся понять, что все усилия по восстановлению предпринимались для них. А священник поедет дальше…

— Кстати, по поводу «поедет»… Священники, разъезжающие на дорогих иномарках,— еще одна мифологема, которая прочно закрепилась в народном сознании. Но нет дыма без огня, и иногда действительно приходится видеть священников, передвигающихся отнюдь не на «Запорожцах». Если храмы в минусе и едва сводят концы с концами, откуда берутся деньги на дорогие машины?

— Вы знаете, меня этот вопрос тоже иногда мучил, и я взялся за некоторое его исследование. Действительно, есть ряд храмов, из числа так называемых храмов-доноров, больших городских храмов, которые могут позволить себе приобретение на храм, не скажу каких-то сверхдорогих, но тем не менее вполне приличных машин-иномарок. Как я к этому отношусь, будучи сам настоятелем храма, который такого рода машины приобретал? Отношусь к этому как к чисто практической вещи.

Мы для нужд храма покупали машины отечественного производства, они ломались, мы их чинили, потом за копейки продавали, когда они выходили из строя. А практика приобретения не сверхдорогих, но более качественных машин зарубежного производства свидетельствует о том, что эти машины служат гораздо дольше и денег на них приходится тратить гораздо меньше. Мы с Вами прекрасно знаем пословицу о том, что скупой платит дважды; и экономящий деньги, к сожалению, тоже платит иногда дважды или трижды. Поэтому, исходя из соображений чисто практического порядка, я считаю целесообразным поступать так. Когда есть, конечно, такая возможность.

Однако далеко не все иномарки, о которых идет речь, принадлежат храмам, некоторые из них принадлежат лично священникам. И я знаю немало примеров — может, это кому-то покажется странным, чудным, но тем не менее это так,— когда эти иномарки священникам дарились или же когда кто-то из их знакомых, друзей давал им те средства, которые были необходимы для приобретения этих машин. Это не легенда, не фантастика.

Допустим, я настоятель храма, а кто-то из служащих в нем под моим началом клириков ездит на машине гораздо лучшего качества, гораздо более дорогостоящей, нежели та машина, которая может быть куплена на средства самого храма. И совершенно очевидно, что у этого священника нет возможности злоупотреблять чужими средствами, он не может их взять из храмовой кассы, он их нигде не может похитить, то есть ему эти средства кто-то дал. Что я могу об этом сказать?

— Вы говорите, что если храм является донором, он иногда может позволить себе купить недорогую иномарку…

— Да, не «Мерседес», не «Ауди» и не «БМВ», а машину, гораздо более дешевую.

— Но даже относительно дешевая иномарка стоит денег. Значит, прибыль у храма все-таки есть? Или на авто приходится копить?

— Копить или покупать в кредит. А в данном случае, поверьте, машина для священника — это, согласно известному афоризму, не роскошь, а средство передвижения. И это достаточно легко объяснить. Второй храм, в котором я служу настоятелем, находится в достаточно отдаленном районе города. Точнее, сам храм пока строится, но есть при этом храм временный. И поскольку этот временный храм легко доступен для злоумышленников, то нет возможности антиминс хранить на престоле, его приходится туда каждый раз возить служащему священнику.

Также приходится возить туда вино, просфоры, облачения и все необходимое для совершения Литургии. Вот для этого, например, необходима машина, потому что в полшестого утра отправить туда священника общественным транспортом возможности нет. На велосипеде он тоже с таким багажом вряд ли доедет. Поэтому приходится брать водителя, машину, сажать туда священника, пономаря, регента хора и их туда везти.

Когда приход занят еще какой-то внешней, социальной деятельностью, есть масса дел, которые без машины совершить трудно. Например, это покупки. К примеру, продукты для трапезной. Поверьте мне, что когда в трапезной питается 30–40, человек, купить продукты, взяв в руки сумки или даже тележку, невозможно, это опять-таки можно сделать только лишь на машине, причем с достаточно вместительным багажником. Вот для таких дел мы тоже зачастую используем автотранспорт.

И могу сказать, что во всех случаях, за исключением одного, автомобиль нам приходилось приобретать в кредит. Мы даже не могли просто скопить: как только какая-то незначительная сумма у нас появлялась, мы делали первый взнос и потом в кредит покупали машину: так что Церковь тоже использует систему приобретения вещей в кредит или в лизинг.

— Кроме дорогих и не очень машин некоторых сторонних наблюдателей смущает наличие у священников дорогих телефонов, айфонов, ноутбуков и прочих технических достижений. Всегда ли это обязательный атрибут?

— Наличие ноутбука?

— Наличие дорогой модели телефона.

— Думаю, что необязательный. Наверно, здесь какой-то средний вариант более уместен. Что касается ноутбука, для меня это, например, рабочий инструмент, для многих священников — тоже, и я не считаю, что это какая-то роскошь. Если священник посредством ноутбука играет в компьютерные игры,— наверное, он его зря приобрел. Если он использует его для того, чтобы писать — статьи, проповеди, лекции, тогда вопрос отпадает.

Но, в целом, думаю, что вообще в жизни священника, в его обиходе не должно быть тех предметов, которые являются предметами роскоши. Во-первых, это действительно соблазнительно для окружающих, а во-вторых, эти средства можно потратить на что-то с гораздо большей пользой и смыслом.

Назад к списку