До атаки террористов в районе Всемирного торгового центра находился греческий православный храм в честь святителя Николая. Он был стерт с лица земли. Ближайший русский храм стоит километрах в двух оттуда.

Одиннадцатого сентября 2001 года в США были захвачены четыре пассажирских самолета. Два из них террористы-смертники направили в здание Всемирного торгового центра. В результате теракта погибло 3711 человек.

Живущий в Нью-Йорке отец Вадим АРЕФЬЕВ, иерей Русской Православной Церкви за рубежом, оказался в здании ВТЦ через семь минут после того, как в него врезался первый самолет.

В 1986 году, когда произошла авария на Чернобыльской АЭС, я служил в армии. Мы располагались в 100-километровой зоне вокруг Чернобыля. Крещеным и даже верующим я тогда не был, но со мной ничего не случилось, Господь миловал.

В феврале 1992 года я крестился, а в августе того же года нас с женой пригласили в США.

Священник Вадим Арефьев

Я работал программистом на Уотер-стрит буквально в двух шагах от Всемирного торгового центра. Утром 11 сентября 2001 года я сел в электричку, чтобы ехать на работу. Был день Усекновения главы Иоанна Предтечи. Я читал праздничное Евангелие. Так я доехал до конечной станции электрички, она располагалась непосредственно в подвале здания ВТЦ (Всемирного торгового центра. – Ред.).

По всей видимости, я оказался в последнем поезде, который туда дошел. Потому что к моменту моего выхода на станцию прошло уже семь минут с того момента, как в здание влетел самолет и как раз над нами проламывал этажи. Я ни о чем не подозревал, поехал вверх по эскалатору. Тут я почувствовал запах гари и сказал стоявшему со мной рядом мужчине, что, мол, наверное, в какой-то из кафешек наверху подгорел бублик, какое безобразие.

Когда мы достигли середины эскалатора, мы услышали истерический вопль, как будто кого-то режут, и топот ног – толпа разбегалась в разные стороны. Но я решил, мало ли что, и поехал наверх. Когда достиг этажа, находящегося на уровне земли, я увидел человека из местной службы безопасности. В его обязанности входило поддержание порядка. Но он вел себя как-то странно: подпрыгивал на месте и размахивал руками, при этом кричал так, что слов невозможно было разобрать, тем самым создавая панику. Люди от него неслись врассыпную. Я еще хотел подойти к нему и сделать замечание: «Ты что, мол, панику создаешь, кого-нибудь ведь могут убить!» При этом я сохранял спокойствие, не понимая, что происходит.

Еще какое-то время я походил по верхнему этажу, на моих глазах срочно закрывались магазины. Какой-то щупленький парнишка тащил дяденьку лет шестидесяти, привалил его к стене и убежал. Я помялся с ноги на ногу: может, помощь предложить? Но так как парнишка этот был, судя по форме, тоже из местных охранников, я так ни на что и не решился – неудобно вмешиваться, если работает профессионал.

Я вышел из южного выхода. А потом выяснилось, что со мной в одном поезде ехал мой друг, тоже крещеный, Сережка. Он вышел из северного выхода. А самолет пробил здание как раз с северной стороны. Там была огромная дыра, из нее вываливались куски бетона, мебель, люди и части людей. И Сережке пришлось бежать, увиливая от падавших на его голову рук, ног, бетона. Ему как будто кто-то внушал: «Беги и не оборачивайся!» – как Лоту. И он бежал. А навстречу неслась все увеличивающаяся толпа зевак и разметала лотки с одноразовыми фотоаппаратами. Довольно долго по непонятной причине полиция не отсекала здание, и можно было свободно выйти и войти. А если бы вовремя задействовали спасателей на вертолетах, были бы спасены люди, которые облепили окна горящего здания.

С моей, южной, стороны я увидел только полоску огня, охватившего башню поверху. Я решил, что просто произошел гигантский пожар. Надо сказать, что в то время у меня было такое молитвенное правило: перед тем как выйти из дома, я каждый раз клал земной поклон перед иконами и говорил: «Господи, не призови меня неготового!» И, видимо, эта молитва моя в тот день и была услышана.

От ВТЦ я пошел к себе на работу, поминая страждущих, которые оказались внутри. Запомнилась одна женщина – с совершенно безумными глазами она неслась к торговому центру. Наверное, у нее кто-то там был. Кода мне оставалось сто метров до здания, где я работал, грохнул страшный взрыв, земля сотряслась. Витрины в соседнем кафе вдруг стали как резиновые: они сделались сначала выпуклыми, а потом вогнутыми. Сквозь эти стекла я видел телевизор, он показывал, как самолет входил в здание. Только тогда я понял, что случилось.

Сначала народ высыпал из того здания, где я работал. Потом нам, наоборот, велели зайти в помещение, потому что там профильтрованный воздух. Внутри – как во время войны – темные коридоры, орут сирены, включенные мигалки сигнализаций. Я зашел к себе на 23-й этаж. Оттуда открывалась отличная панорама на башни, и мы все видели в малейших подробностях.

Мой начальник, индиец, был большим любителем пилотирования и, как никто, понимал, что наше здание, в котором располагалось хранилище государственных бондов, – отличная мишень для террористов. Он сидел и бледными губами повторял: «Только бы не в нас, только бы не в нас».

Я посмотрел на то, как люди в истерике бьются, чуть ли не на стенку лезут, и пошел к своему рабочему столу, сел под иконку Иверской Богородицы и начал молиться. Думаю, надо бы позвонить батюшкам, они же сейчас праздничную литургию служат. Пусть помолятся о всех страждущих. Сразу же дозвонился в Архиерейский синод. Там как раз служил тогдашний мой духовник протоиерей Георгий Каллаур. Он через дежурного синода передал записку в алтарь, что звонит иподиакон Вадим, просит помолиться о жертвах катастрофы. Когда священнику это передали, он уже знал, что произошла авария. И помолился на Горнее место: «Помяни, Господи, о упокоении иподиакона Вадима». Ему говорят: «Батюшка, да он жив!» Тут же батюшка разворачивается снова к Горнему месту, крестится и говорит: «Помяни, Господи, о здравии и спасении иподиакона Вадима». И только потом он обнаружил, что записка, собственно, о всех страждущих.

Еще мне удалось дозвониться до храма святых отцов Всех Вселенских соборов, где я теперь служу. В нем тогда служил мой теперешний настоятель, а тогда просто близкий духовный друг отец Александр Бочаров. Сослужил ему духовник моей матушки отец Илия, старенький священник. И вот этот батюшка как бы случайно забыл переносной храмовый телефон в алтаре.

Мой звонок раздался во время литургии прямо в алтаре. Отец Александр возмущенно жестом показал отцу Илье, чтобы тот убрал телефон. Тот, кланяясь и желая отключить телефон, нажимает, опять же якобы случайно, на кнопку включения. И я, сидя в этом кошмаре, под вопли окружающих меня людей, переношусь прямо в центр Божественной литургии. Как раз начинается евхаристический канон. Я подумал, что Cам Господь перенес меня на богослужение. И я молился так в храме вплоть до «Отче наш». А потом прервалась связь. Чудо, кстати, состояло еще и в том, что все телефонные линии были обрублены. А моя почему-то работала.

После этих событий произошел подъем патриотизма. Люди, даже неверующие, потянулись в церкви различных конфессий. Народ наполнил храмы, они были битком набиты в течение нескольких дней. Собор Александра Невского в Нью-Джерси, куда я тогда ходил, стал собирать людей каждый день на утренние и вечерние молитвы. Тогда, правда, было еще неизвестно, как поминать людей – о здравии или об упокоении. Служили просто молебны о ниспослании милости Божией.

Никто из церковных людей не погиб. Погибли несколько крещеных, но они никогда не заходили в церковь. Потом, когда собирали свидетельские показания о теракте, наши братья и сестры рассказывали, каким чудом они спаслись.